Семиклассник наглухо поссорился…

Семиклассник наглухо поссорился со своей учительницей литературы, а заодно и с доброй половиной одноклассников, скрипит зубами при одном упоминании школы и постоянно намекает о том, что хорошо бы перевестись куда-нибудь подальше.

Причину сослуживица (назовём её Зульфия — просто так, на всякий случай, чтобы не совпадали ни имя, ни национальность) вытрясла из своего чада далеко не сразу, но в конце концов ребёнок, хлюпнув носом над чашкой утешительного какао, всё же признался:

— Меня эта училка педиком назвала! А теперь все дразнят!

Зульфие, разумеется, поплохело — как, ну как такое вообще могло случиться?! — и она потребовала подробностей.

Итак, представьте себе обычный школьный урок. Учительница у доски развивает тему, согласно утверждённой программе, класс с большим или меньшим усердием внимает, а дитятко Зульфии на задней парте взахлёб обсуждает с приятелем последнее обновление «Энгри бёрдз».

— N-ский! — окликает его педагогиня, — Все, между прочим, сейчас работают, а ты что — голубых кровей?!

Опустим же завесу милосердия…

— из ЖЖ kizune

Книжное

book

К сожалению, в наши дни из-за роскошных цветных суперобложек часто злостно пренебрегают настоящей одеждой книги — переплётом. Наверно, поэтому многие люди имеют скверную привычку сохранять суперобложку и в ней ставить книгу на полку. Я допускаю это только в том случае, если переплёт очень убог или уродлив; суперобложки должны отправляться туда, куда и пачки от сигарет, — в корзину для мусора.

Читаю сейчас Яна Чихольда — «Облик книги». Роскошно. Радует, что в тексте много личной оценки автора: когда начинал читать, боялся, что это будет безличное академическое изложение. Чихольд явно даёт понять — невозможен успех в своей профессии без страстной и долгой любви к предмету работы.

Автор маниакально любит книги и быстро заражает этим читателя. Начинаешь смотреть на издания с неведомой раньше стороны: всматриваешься в ритм набора строк, в пропорции страницы, замечаешь толщину бумаги, качество печати и т.д.

Признаться, книга заставила передумать свою позицию относительно спора электронные/бумажные книги в сторону последних. Я не считаю, что в падении начитанности виновато всякое там «молодое поколение, приученное к простейшим формам досуга». Я думаю, что за свою непопулярность среди молодёжи сама книжная индустрия и ответственна. Она выпала из рынка — не рекламирует себя, не подстраивается под нового читателя, зачем-то нарочито становится каким-то особенным занятием, когда как раньше читали повально все.

И конечно бешеные цены на издания. За большие деньги человек получает мягкую обложку с дурацкой иллюстрацией, тонюсенькую бумагу и дилетантскую вёрстку. А вот открываю первую попавшуюся старую книгу с полки — том Пушкина — всё на месте, сзади выдавлена цена — 90 копеек.

При сегодняшнем машинном наборе не нужно никаких фокусов, чтобы делать равномерные межсловные пробелы. По любой книге, напечатанной ранее 1700 года, можно видеть, как искусно наборщик управлялся со шрифтами и пробелами в те времена. Тогда не было понятий «издание для библиофилов» или «подарочное издание», качество было в основном на одном уровне.

Возвращаясь к Чихольду — помимо чисто профессиональных знаний, в книге масса интересных мыслей об истории книгопечатания, об отношении к работе, о гармонии и красоте.

Строго симметричные предметы не обязательно совсем уродливы, но они редко бывают по-настоящему прекрасны. Вспомним старые платяные шкафы, на правой дверце которых была настоящая замочная скважина, а на левой — фальшивая. Было время, когда эта поддельная скважина казалась необходимой.

Сомнение

Сомнение — хорошая вещь. Как не странно. Последнее время я крайне не уверен в своих умозаключениях. Это заставляет рассуждать дальше. Это помогает в работе. Когда я вижу какой-то результат, он очень долго воспринимается лишь как промежуточный. Потому что я всегда сомневаюсь в том, что сделал всё максимально хорошо. Само так получается, как вечный голод в речи Джобса.

Возможно это следствие очень высоких требований на работе, возможно, это прошёл юношеский максимализм: я не могу сказать, что когда ко мне пришла какая-то мысль я готов сразу же за неё грызться. Всегда оставляю место сомнению в своей правоте. Это постоянно зудящее чувство часто приносит неудобства, но, несомненно, приводит к лучшему результату (в котором, кстати, тоже можно сомневаться, но ещё надо уметь вовремя останавливаться).

По этой же причине я стал так мало писать в бложек. Раньше любая мгновенная эмоция вызывала желание осуждать и критиковать. Теперь в мыслях всегда есть место сомнению. Если разобраться — в этом нет ничего плохого.

Worst thing about Twitter

But here’s the worst thing about Twitter, and the thing that may have permanently destroyed my mind: I find myself walking down the street, and every fucking thing I think about, I also think, “How could I fit that into a tweet that lots of people would favorite or retweet?”. It’s disgusting, and I feel like a meth addict, with constant, obsessive urges to fit every goddamned idea into a tweet. To share. With you. Without any real filter, which is what the writing process is.

— Dustin Сurtis